CHINA HOCKEY DIARIES
A full Russian version of this article is given at the end. Thank you to Andrey Osadchenko for the translation.
The only time you can walk anywhere in Shenzhen is at night.
One degree south of the Tropic of Cancer, the shores of China’s Silicon Valley are struck with foreign direct investment and typhoons in somewhat equal measure. The humidity rests like a brick canopy on an ever-evolving skyline; five minutes outdoors and you are as soaked as a sprinter might be at the finish of the 100 meter final.
At night, however, the cloak of precipitation abates, and you can begin to appreciate the lush and verdant gardens that break up clusters of carparks and skyscrapers. Walking along the main stretch of road near Shenzhen Universiade Arena, I was struck by the density and variety of green—a romantic feature of playing hockey in the tropics, eclipsed all-too-often by its drawbacks.
More fog was rolling off the ice at Kunlun’s morning skate than on the Moors of North Yorkshire, where tourists pay to get lost in the clouds. Nets were dislodging at the slightest kick—intentional or unintentional, but you can imagine the appeal of the former—resulting in lost minutes of temporary fixes, frustrated players skating in circles to keep their legs warm. Kunlun’s starting goalie made a good-natured joke that he had brought an umbrella to be ready for anything; Traktor Chelyabinsk, their upcoming opponent, had threatened not to attend the games entirely in retribution for preseason drama.
The idea of bringing hockey to China is so often encapsulated in images of presidents shaking hands, but the realities can be awkward—and Kunlun’s opponents are rarely consoled by the esoteric goals of modern diplomacy. And of course, adjusting to subtropical conditions for a sport that began on frozen ponds is hardly an easy task.
Keeping the doors to the rink closed helps, at times—communicating this to security is a mess of cell phones and translation apps and hand motions. The result is that the doors are rarely closed, and the heat seeps in with abandon at the slightest opportunity. A Kunlun executive, in full suit, showed ice crew members how to shovel—feverishly demonstrating the motion during a game as slush endlessly pooled on the soft ice.
But when 6,000 people fill the stands, and the Universiade begins to glow in a kaleidoscope of changing colors against an overcast sky, you may begin to reason with yourself that hockey could belong here as much as it ever belonged to Tampa Bay or Las Vegas. The national anthems of Russia and China roar with the same gravity as they would anywhere else; for a minute, I am transported to the Olympics—either deja-vu or a premonition, as China prepares to host the Winter Games in 2022.
The first time I encountered hockey’s interesting culture clash with China was in Shanghai, early January.
My most vivid memory began with a soft stirring of strings on Yunlian Road at nightfall.
Under the constant assault of oncoming traffic, you might not have heard it for a while. A man in white silk brandished a sword with two red tassels dangling from its pommel. His movements were both honey-soft and decisive, mimicked by five or six women who stood in a semicircle beside him. The choreography was measured and entrancing—an eye in the storm that is Shanghai rush hour. I watched the flow of movement for a long time, and wondered if I could ever be so clear, so settled as to complete this routine with motorbikes racing past my eyes.
The informal tai-chi session was taking place in the parking lot of Feiyang Ice Skating Center, the unofficial-official arena of Kunlun Red Star in Shanghai. As I walked up the stairs to the locker room, the soft sounds dissipated into the metallic whir of the refrigeration plant that kept the rink frozen.
Kunlun’s chef was a wiry, Cantonese man with the soul of an Italian grandmother. He was acutely worried about whether or not I had eaten. He would open every silver serving tray to show me what was on offer—when he thought something was imperative, he’d point to it aggressively until I took a piece. Who could have ever imagined that we’d be eating in a KHL locker room with chopsticks? What Russian hockey team with NHL draft picks and headline coaches eats lo-mein and bok choy? I thought about this as I attempted to twirl the thick noodles with my chopsticks and failed. The chef was already pointing a fork under my chin like a pistol. On game nights, he made dozens of ham and cheese sandwiches with the crusts cut off for the players between periods. He saved a little box for me in the corner—“for the girl,” he told one of our staff. “The boys eat everything, you must save it for the girl.”
It’s probably worth rewinding to tell you how I got there in the first place. It began on a Wednesday in Moscow.
They installed six swings in front of the metro station Mayakovskaya. I was sitting on one, but it was too big to self-power. My boots dragged through the slush at a disappointing pace as I waited for the representative who would arrange my Chinese visa.
I was asked to bring all of the identification documents I possessed and wait under the monument to Soviet poet Vladimir Mayakovsky. A few rather funny lines from Frank O’Hara’s poem dedicated to Mayakovsky came to mind, appropriate in the malaise of Russian winter when everything felt a touch dull:
Now I am quietly waiting for
the catastrophe of my personality
to seem beautiful again,
and interesting, and modern.
A figure in a black fur jumpsuit materialized beneath the monument. She was smoking and concealing a small dog under her arm. We didn’t even bother to exchange fake pleasantries; she inspected my paperwork and shoved my passport into her back pocket.
“When done, I will call.”
The city of Shanghai was never meant to be Kunlun’s permanent home, hence they played in a community ice skating rink where little girls practiced synchronized skating routines set to Ravel’s Bolero. Marketing campaigns, and therefore fans, were sparse; the team belonged to Beijing, and to Beijing it was fated to return. A few hundred spectators showed up on average and one guy brought a drum—he occasionally reminded the crowd to chant in English because the players would not understand them otherwise.
Hockey players warm up forty minutes before puck drop. When I arrived, music that sounded like a Nokia ringtone from 1998 played during their twenty minute routine. They had lost eleven of their last fourteen games and I was beginning to blame the atmosphere because I had run out of cliches.
I collected some song requests from the players and we delivered the audio files—cut and numbered, for maximum clarity—to the DJ. I asked if he understood to play these songs during the warmup and he responded, “Yes. Warm Up.”
At 6:50 PM, the players took to the ice. The DJ played the six tracks they requested….except…he played them all at the same time. The arena sounded like an arcade—a fun house from a clown nightmare—and I sort of wished that a cosmic Pac-Man would gobble me up beside the glass.
Kunlun lost three of four games during my stay there, pulling out one beautiful—and unexpected—win against Gagarin Cup contenders Avangard. The team blasted Carl Douglas’ 1974 hit Kung-Fu Fighting when they won at home, but it had been so long that it took a while for someone to find the track. Our GM had tears in his eyes outside the locker room doors, but something about the opening riff brought me back to a moment in time and I stopped paying attention.
I once attended a meditation class in New York where every locker had a quote inscribed in the door. Mine read:
“Do you have the patience to wait until your mud settles and the water is clear? Can you remain unmoving until the right action arises by itself?” Lao Tzu
My attachment to this team’s headlines had lessened with proximity; more often, I found myself wondering how I could help the muddy waters of their growing pains settle over time. My mission shifted, somewhat without my conscious permission, from storytelling to participating in its creation. As a journalist, we are often trained to be enemies of our subjects—and yet, I could not resist the innocent wish that one day China would fall in love with a game that had changed the course of my life, and that I could dampen its shock on arrival. Did Kunlun have the patience to wait?
The team moved back to its presumptive home in Beijing, mid-February.
For all my wide-eyed hopes, I almost did not make it there.
Kunlun’s Shougang Arena is located in the 2022 Olympic Organizing Committee's village in the outskirts of the city. Offices and training centers surround the leftover infrastructure of a 100-year-old steel plant. The refineries are lit red at night as driverless cars zoom down the deserted roadways. The whole compound was militarized minus one Starbucks, a real shock to my cab driver and me upon arrival from the airport.
For thirty or forty minutes, officers inspected my bags and vehemently refused entry to the complex. Unable to communicate and fresh off of a thirteen hour plane ride, I sobbed into the sleeves of a Kunlun parka that team captain Brandon Yip had leant to me.
Earlier in my cab ride, a woman let herself into the passenger seat at a traffic light. She screamed something about a hospital into my shocked face, and began to direct my driver. Unfortunately this was only one of two times that I thought my life would come to an unceremonious end before breakfast.
When both the driver and our unexpected guest had seen enough of my tears, the elderly woman emerged from the car and began to command the armed men with the ferocity of Arturo Toscanini conducting a 100-piece orchestra at La Scala. A hard “no” melted into a conversation, and then—at long last—a resigned “yes.” Despite claims that she was en route to the hospital, she hurled my suitcase onto the sidewalk and smacked me gently across the head, as if to say—“get it together, honey. This is China.”
The Wayne Gretzky School of Hockey is located in northeastern Beijing.
Until last summer, it was an insignificant destination with an inscrutable name—the kind of generic ice skating rink you’d find in suburban New Jersey with hot chocolate machines and stale popcorn. If they produced a star, it would be as much a credit to them as finding the winning lottery ticket on a park bench.
The arena was so cold that it was unbearable—even for two Canadians and a Russian who played hockey all their lives. A number 99 Kunlun jersey with Wayne Gretzky’s signature was framed on the wall. If you asked yourself at that moment “what’s in a name?”—you might find that the answer, in Chinese or English, was “everything.” Gretzky’s name was everywhere, even in a country where hardly anyone had an emotional association with his accomplishments. But regardless, those seven letters turned this unassuming sheet of ice into the prince of the Chinese Olympic hockey system.
I could not help but wonder how I wound up with the former head coach of the Atlanta Thrashers, a Stanley Cup-winning New York Ranger and a Latvian KHL executive in the outskirts of Beijing in February. A few of us sat in a glass perch above the ice with sheets of paper labeled “red team” and “white team.” Kunlun’s coaching staff was evaluating Chinese youth hockey players to enter the club system—an opportunity that could fast-track you to the Olympic Games, if you were so inclined. We jockeyed for position in front of one small heater.
Alexei Kovalev was shouting skating drills in a manner remarkably close to what I’d seen him do with the KHL team. A young player’s father was wearing a leather bomber with the New York Rangers logo, but he had yet to gush over who was coaching his son. I wondered if he knew. Two boys were in a fist fight in the corner, ending when one kneed the other in the face. Wayward pucks were ricocheting off of helmets and plexiglass. There is something wonderfully humorous, if not a touch morose, about children’s hockey.
A few of the kids—in particular, two girls—were talented. They played with a swagger that seemed only to develop innately, and not over time. There are so many disciplined athletes in the world of professional sports, and yet there’s a desert of confidence. Perhaps that is why we tolerate a prima donna every now and again.
At one point, I found myself counting the number of sit-ups that pairs of young hockey players could complete in thirty seconds. A member of our staff argued that strength evaluations were unethical among children this young, but several Chinese counterparts insisted upon it. “They paid for this,” one woman said. “The parents paid to have their children tested.”
The young players we evaluated seemed so carefree as they skated after pucks (or took them to the head), but I wondered if they knew the lifestyle that they stood on the precipice of right now. How many people can stomach the uncertainty—the spectacular rise and fall of fortune as knees give out and youth prevails? As an athlete, you are elevated to a status more important than the rest of humanity. As an ex-athlete, you suffer the fate of Icarus with the ache of the supernova you once were.
What had Kunlun’s organizers signed up for, when they decided to bring hockey to China? After the photo ops and head nods to the broader symbolism of diplomacy, I can tell you what they encountered. Soft ice in Shenzhen, sparse crowds in Shanghai, traffic and a bureaucratic inferno in Beijing. But much like children who would hardly trade the dream of a brilliant flash of an NHL career for a more certain, slow-burn…I do not suspect that those who are along for the ride of bringing hockey to China will wish for another fate. Will Kunlun and its hockey schools remain in the wake of the 2022 Olympics? We cannot know for sure.
But the last thing I, or you, or Gretzky or China could ever hope for in professional sport is predictability. In a hockey game, we live for sixty minutes in technicolor—the awkwardness, raw passion and potential for heartbreak magnified. The same could be said for this audacious project I have unwittingly found myself in the corridors of: the rise of Kunlun Red Star—a risk with no promise of reward, a vulnerable search for home with no guarantee of open arms.
In the words of Odysseus, an epic explorer who knew a version of this plot all too well:
“So let this adventure follow.”
На улицы Шеньженя можно выйти лишь ночью.
Одним градусом южнее северных тропиков на берега китайской Силиконовой Долины иностранные инвестиции обрушиваются подобно тайфунам. Влажность окутывает густой пеленой домана горизонте, которые тянутся всё выше и выше. Пяти минут на улице хватает, чтобы вымокнуть так же, как легкоатлет после 100-метровки.
Вечером же влажная дымка отступает и можно насладиться всей пышностью зелёных садов, пробивающихся через гроздья парковок и небоскрёбов. Прогуливаясь у «Универсиадской Арены Шеньженя», я поражена буйностью и многообразиемзелени – романтической деталью хоккея в тропиках, часто остающейся в тени его недостатков.
На утренней раскатке «Куньлуня» тумана больше, чем на болотах северного Йоркшира, где туристы готовы раскошелиться, чтобы затеряться в облаках. Ворота вылетают при малейшем контакте – и неважно умышленном или нет. Впрочем, можете сами себе представить насколько привлекает первое – ведь на установку ворот уходят драгоценные минуты, в то время как раздосадованные хоккеисты вынуждены накручивать круги, чтобы не замёрзнуть. Основной вратарь команды добродушно шутит, что на всякий случай прихватил с собой зонтик – мало ли что? Челябинский «Трактор», с которым «Куньлуню» встречаться в следующем матче, и вовсе грозился не приехать, чтобы таким образом отомстить за скандал на предсезонке.
В широком сознании хоккей в Китае зачастую не выходит за рамки фотографий рукопожатий президентов, но на деле всё не столь просто, а соперников «драконов» редко утешают эзотерические цели современной дипломатии. Да и приспособить вид спорта, который берёт своё начало на замёрзших озёрах, к субтропикам, безусловно, совсем не простая задача.
Закрывать арену на замóк помогает, но тоже не всегда – а попытки объясниться со службой безопасности приводят к водовороту телефонных звонков, размахиванию рук и обращению за помощью мобильных переводчиков. В результате двери арены, как правило, остаются открытыми, и жара, не теряя ни секунды, сочится внутрь. Облачённый в костюм представитель «Куньлуня» показывает сотрудникам катка как правильно работать лопатой – отчаянно продолжаяподсказывать жестами и во время матча, в то время как слякоть рекой льётся на мягкий лёд.
Однако когда на трибунах собираются 6 тысяч, и арена стреляет в затянутое тучами небо калейдоскопомпереливающихся красок, вполне можно допустить, что хоккей здесь приживётся не хуже чем в Тампа-Бэй или Лас-Вегасе. Государственные гимны России и Китая гремят так же гулко, как и везде, и на мгновение переносят меня на Олимпиаду – что можно считать и дэжавю, и видением, ведь Китай готовится принять Зимние Игры 2022-го года.
Интересное столкновение хоккейной культуры и Китая яоткрыла для себя в начале января в Шанхае.
Моё ярчайшее воспоминание началось с мягкого шуршания лент на улице Юньлиан на закате.
Его можно было и не заметить за аккомпанементом беспрерывного встречного потока машин. Мужчина в белой шёлковой одежде размахивал мечом, с рукояти которого свисали две красные кисточки. Его движения были невероятно плавными и в то же время решительными, а расположившиеся за ним полукругом шесть женщин повторяли каждое его действие. Хореография была чёткой и завораживающей – и всё это посреди безумия шанхайского часа пик. Я долго наблюдала за их танцем, задаваясь вопросом, смогу ли и я когда-нибудь так же спокойно и непринуждённо исполнять его перед проносящимися мимо мотоциклами.
На парковке ледового дворца «Фейан» (полуофициальной арены «Куньлуня» в Шанхае) проходила неформальная сессия китайской гимнастики тайцзиюань. Пока я поднималась по лестнице в раздевалку, мягкие звуки постепенно уступалиместо рёву морозильной машины.
За питание в команде отвечает жилистый человек с кожей янтарного цвета и душой итальянской бабушки. Его очень волновало, успела ли я перекусить. Он поднимал крышку каждого серебряного блюда, показывая содержимое, а если что-то, на его взгляд, заслуживало особого внимания, то он не успокаивался, пока я не попробовала кусочек. Кто бы мог подумать, что в раздевалке команды КХЛ будут есть палочками? Неужели в российских клубах с проспектами НХЛ и именитыми тренерами подают ло-мейн и бок-чой? Эти мысли настигли меня, когда я неудачно попыталась намотать плотную лапшу на палочки. Шеф «драконов» уже держал наготове под моим подбородком вилку, словно пистолет.Для матчей он заготавливает десятки сэндвичей с сыром и ветчиной, предусмотрительно отрезая края хлеба, чтобы игрокам было чем перекусить в перерывах. В углу лежала небольшая коробка специально для меня. «Это для девушки», - сказал он одному из наших сотрудников. «Надо отложить что-то для девушки, иначе пацаны всё съедят».
Наверное, стоит сделать паузу и напомнить вам, как я вообще тут оказалась. Всё началось как-то в среду в Москве.
У станции метро Маяковская установили шесть качелей. Я села на одни, но они были слишком здоровыми, и мне было трудно самостоятельно привести их движение. Я жалко перебирала ногами по слякоти в ожидании человека, который поможет решить вопрос с китайской визой.
Мне сказали принести все свои документы и ждать у памятника Владимиру Маяковскому. Вспомнились несколько забавных строчек из стихотворения Фрэнка О’Хары, которые он посвятил советскому поэту. Они как нельзя кстати подходили унылой русской зиме, когда всё казалось немного серым.
Теперь же время трезво ждать, пока
крах моей личности не станет
вновь привлекать внимание,
казаться современным и прекрасным.
К памятнику подошла женщина в чёрном брючном костюме с мехом. Она курила и держала под рукой маленькую собачку.Мы даже не стали тратить время на фальшивый обмен любезностями. Она проверила документы и положила мой паспорт в свой задний карман.
«Позвоню, когда будет готово».
Шанхай изначально не предполагался, как постоянный дом «Куньлуня». Поэтому команда играла на общественном катке, на котором маленькие девочки отрабатывали синхронное катание под «Болеро» Равеля. Маркетинговая компания была построена соответствующим образом, а следовательно и болельщиков на матчах было немного. Это пекинская команда,и однажды ей предстояло вернуться в родной город. В среднем на игры приходило несколько сотен болельщиков – один из них даже приносил барабан и время от времени напоминал остальным скандировать на английском, ведь иначе игроки ничего не понимали.
Хоккеисты выходят на раскатку за 40 минут до матча. Когда ятуда приехала, игроки все 20 минут разминались под музыку, напоминавшую мелодии телефона Nokia года 1998-го. Команда проиграла 11 встреч из последних 14, и я была склонна винить в этом атмосферу на арене, потому что другие клише у меня уже закончились.
Я расспросила игроков, составила список песен, которые им бы хотелось слышать, и мы подготовили соответствующие аудиофайлы (уже нарезанные и пронумерованные, чтобы не было никаких сомнений) для местного диджея. Я удостоверилась, что он меня понял и поставит эту музыку на раскатку. «Да. Раскатка», - ответил он.
Игроки вышли на лёд в 18-50. Диджей действительно поставил все шесть песен, как его и просили… вот только сделал этоодновременно. Арена больше походила на галерею игровых автоматов или дискотеку клоуна из ночных кошмаров. Я стояла у бортика и в какой-то степени мечтала, чтобы из космоса прилетел Пэкмен и слопал меня.
За время моего визита «Куньлунь» проиграл три матча из четырёх, одержав единственную (и неожиданную) победу против «Авангарда», который претендовал на Кубок Гагарина. В случае успеха на родном льду на всю арену врубался хит Карла Дагласа 1974-го года «Kung-Fu Fighting». Однако в последний раз это было уже так давно, что песню пришлось долго искать. Генеральный менеджер клуба стоял у раздевалки со слезами на глазах, но почему-то с первым гитарным риффом на меня нахлынули воспоминания, и я отвлеклась.
Как-то раз я пошла на урок медитации в Нью-Йорке, где на каждом шкафчике была чья-то цитата. Моя гласила следующее:
“Есть ли у вас терпение ждать, пока грязь не осядет и вода не станет чистой? Можете ли вы оставаться неподвижными до тех пор, пока не произойдет правильное действие?”
Лао Цзы
Моё отношение к команде изменилось, стоило мне стать к ней ближе. Я стала думать, как помочь ей дождаться того момента, когда мутная часть воды её проблем осядет на дно. Неожиданно для самой себя я легла на другой курс – вместо того, чтобы смотреть на историю со стороны рассказчика, я стала её участником. Журналистов зачастую учат быть врагами своих героев. Однако я не могла отказать себе в надежде, что когда-нибудь Китай тоже влюбится в игру, которая изменила мою жизнь, и что я смогу смягчить первоначальный шок. Хватит ли «Куньлуню» терпения?
В середине февраля команда вернулась в Пекин – в предполагавшийся изначально дом.
Я была преисполнена наивных надежд, а добираться пришлось с трудом.
«Шуган Арена», на которой выступает «Куньлунь», располагается в олимпийской деревне 2022-го года на окраине города. Офисные здания и тренировочные центры расположились вокруг остатков инфраструктуры старогосталелитейного завода, построенного 100 лет назад. Индустриальная зона горит в ночи красным светом, а беспилотные машины мчатся по пустынным дорогам. Не считая Старбакса, вся территория находится под контролем военных, что сильно удивило и меня, и водителя такси, который вёз меня из аэропорта.
Мои сумки обыскивают 30-40 минут и безапелляционноотказывают во въезде. Не имея возможности объясниться на фоне усталости после 13-часового перелёта, я заревела в рукава клубной куртки «Куньлуня», которую мне одолжил капитан команды Брэндон Ип.
Чуть ранее в моё такси на светофоре запрыгнула женщина. К моему недоумению, она прокричала что-то про больницу с пассажирского сиденья и стала показывать дорогу водителю. К сожалению, это был лишь первый случай из двух, когда я подумала, что моя жизнь резко оборвётся ещё до завтрака.
Когда водителю и неожиданной попутчице надоели мои слёзы, пожилая дама вышла из машины и вступила в перепалку с неистовством дирижёра Артуро Тосканини, управляющего оркестром из ста человек в Ла Скала. Жёсткое «нет» уступило место диалогу, а затем перешло в долгожданное смиренное «да». Несмотря на заверения о том, что она едет в больницу, женщина вышвырнула мой чемодан на тротуар и отвесила лёгкий подзатыльник, как бы говоря: «Соберись, милочка. Это Китай».
Хоккейная академия Уэйна Гретцки расположена на северо-востоке Пекина.
Ещё прошлым летом это было непримечательным местом с непонятным названием – эдакий типовой каток в Нью-Джерси, где стоят автоматы с горячим шоколадом и пресным попкорном. Если бы здесь и выросла звезда, то заслуги катка в этом было бы не больше, чем найти выигрышный лотерейный билет на скамейке в парке.
На арене было невыносимо холодно – даже для двух канадцев и русского, которые всю жизнь играли в хоккей. На стене висела сетка «Куньлуня» с 99-м номером и автографом Уэйна Гретцки. Если задаться вопросом «что в имени твоём?», то на него можно ответить по-английски как и по-китайски: «Всё». Имя Гретцки было повсюду – даже в стране, где практически никто ничего не слышал о его достижениях. И, тем не менее, эти семь букв превратили обычный каток в царевича китайской олимпийской хоккейной системы.
Я невольно задумалась о том, что привело меня, бывшего наставника «Атланты», обладателя Кубка Стэнли в составе «Рейнджерс» и латвийского менеджера КХЛ на окраину Пекина в феврале. Наша группа расположилась на стеклянном навесе рядом с листками бумаги, на которых было написано «красные» и «белые». Тренерский штаб «Куньлуня» просматривал юных китайских хоккеистов для клубной системы – при желании через неё можно было в обход общей очереди добраться до Олимпийских Игр. Мы попеременно грелись у небольшой печки.
Алексей Ковалёв выкрикивал указания к упражнениямпрактически так же, как и когда я видела его на тренировкекоманды КХЛ. Отец одного из мальчишек был одет в кожаный бомбер с логотипом «Рейнджерс», и ещё не успел узнать тренера. Интересно, помнит ли он его? Двое ребят сцепились в углу площадки, и всё закончилось тем, что один ударил другого коленом в голову. Непокорные шайбы отлетали от шлемов и стекла. В детском хоккее есть что-то удивительно забавное, пусть и немного мрачное.
У нескольких детишек (особенно у двух девочек) был талант.Они играли с определённым вызовом, с которым можно только родиться. В мире профессионального спорта хватает дисциплинированных атлетов, но вот уверенных в себе надо ещё поискать. Быть может, именно поэтому мы многое и прощаем примадоннам.
В какой-то момент я стала считать сколько приседаний могут сделать молодые хоккеисты за 30 секунд. Кто-то из нашей группы возразил, что неэтично замерять силу у столь юных детей, но несколько китайцев настояли на этом. «Они за это деньги заплатили, - сказала какая-то женщина. – Родители заплатили, чтобы их детей протестировали».
Молодые хоккеисты безмятежно катались за шайбами (которые иногда прилетали им в голову), а я задумалась, отдают ли они себе отчёт о жизненном пути, на пороге которого сейчас стояли.Сколько из них смогут справиться с постоянной неопределённостью, невероятными взлётами и падениями, когда будут отказывать колени, а на их место будут приходить молодые? Спортсмены получают более важный статус, чем простые люди. Но бывших спортсменов постигает участь Икара и боль воспоминаний о том, какой суперновой они были в прошлом.
На что руководители «Куньлуня» подписались, согласившись познакомить Китай с хоккеем? Я могу вам рассказать, что последовало за фото-сессиями, кивками головы и прочими символами дипломатии - мягкий лёд в Шеньжене, скудная посещаемость в Шанхае, а также пробки и бюрократический ад Пекина. Однако равно как и дети, которые навряд ли променяют мечту ослепительного блеска карьеры НХЛ на более надёжный, но блеклый путь, так, на мой взгляд, и те, кто несёт факел хоккея в Китай, не согласятся на иную судьбу. Останетсяли «Куньлунь» и его школа на плаву после Олимпиады 2022-го года? Это пока вопрос.
Но о чём ни я, ни вы, ни Гретцки, ни Китай точно не мечтают, так это о предсказуемости в профессиональном спорте.Хоккейный матч на 60 минут наполняет нашу жизнь цветом –волнение, неподдельная страсть и потенциал глубокого разочарования усиливаются. То же самое можно сказать и про дерзкий проект, частью которого я невольно стала. Становление «Куньлунь Ред Стар» - это риск без каких-либо гарантий, трепетный поиск дома, где тебя не факт, что ждут с распростёртыми объятиями.
Как бы выразился Одиссей, путешественник древнего эпоса, знавший в этом деле толк: «Пускай же случится со мною и это!».
